Формирование визуального языка
В Питере появился музей Современного Искусства, в котором представлены все до одного персонажи моего детского арт-окружения. Просматривая картины в коллекции (спасибо за виртуальные экскурсии, вывешенные в социальных сетях), понимаю, что абсолютное большинство произведений — жалкий коммерческий хлам.
Вот только Гаврильчик — гений чистой красоты.
Вспоминаются детские прогулки по мокрому серому питеру с поэтом Никитой Блиновым — почитателем таланта народного поэта Гаврильчика, с чувством его декламировавшим:
«Как по морю синему/ Плыли две букашки,/ Плыли две букашки/ На большой какашке».
Помню и картины Аршакуни (левый Лосх).
Он не был таким уж гнойным гадом. Рисовал что-то забористое маслом, вполне приличное по цвету, напоминающее иллюстрации к среднестатистическим советским детским книгам.
Его живопись излучала покой и достаток счастливого обитателя ленинградского upper middle class.
Можно ведь жить тучно и не быть отвратительным, не рисовать мыльного ильича и маслянистого колхозника, не притворятся!
Не знаю, придумала это я или у Аршакуни и правда было множество картин с лысым бородатым дядькой в шарфе и вытянутом свитере. Такой советский интеллигент, персонаж Стругацких, папа дяди Федора из одноименного мультфильма.
Творчество Аршакуни и его многочисленных соратников (в Лосхе трудились тысячи художников) было бы даже милым и человечным, если бы не пафосные рамы и большие холсты. Рисовали бы себе тоже самое в альбомчике акварелью.
Я помню, как мне представлялось: вот закончу какой-нибудь художественный институт, стану художником, получу мастерскую, разложу в ней краски, кисточки, нарисую вдоволь картин и буду тоже выставлять их на выставке в Лосхе. Я, конечно, не была до конца уверена, что так и случится, потому что знала, хорошая вольготная жизнь достанется не всем, а только правильным девочкам и мальчикам, а я с детства была немного кривобоко устроена.
В музее представлены и картинки-подражания профессору с одиозной фамилией Мыльников, профессору ленинградской академии художеств, рисовавшему монументальные полотна на пролетарские темы.
Мыльников ловко замыливал свои картины большими декоративными пятными. По-моему это считалось чуть ли не дерзостью и эволюцией от основной линии социалистического реализма. Не просто там какой-нибудь колхозник со знаменем, а можно сказать (прошептать!) запрещенный формализм!
Музей, как и положено супермаркету, представил товары на любой вкус. Есть там и как бы альтернативный Кошелохов, любимец Ника Теплова.
У меня лично Кошелохов никогда не вызывал восторга, а в контексте других музейных экспонатов, хорошо видно, насколько органично для питерской арт-сцены его искусство. Все тот же приторный декоративный формализм замешанный на романтизме. Только откровеннее, чем у "приличных" дяденек из академии.
Впрочем, на Кошелохова грех нападать. Он хотя бы юродивый. То есть, как бы сам пострадавший.
Атмосфера ядовитого удушья развитого социализма, плавно переместилась во времена нефтегазового православия. Что и было идеально отражено в музейной экспозиции.
Однако, из всех представленных художников, только святой Гаврильчик разговаривает с нами начистоту. Остальные демонстрируют различные фокусы-покусы выживальщиков.
Это стихотворение 1981 года.
